Переводчик - Страница 50

Странная, кстати, произошла засада, как будто кто-то заранее знал о маршруте. Но все это лирика, потом об этом, а сейчас есть маршрут и есть график, из которого нельзя выпадать, а обезноженный боец группы уже не боец, а вовсе даже обуза для всех остальных. Хотя...

– Позиция вроде бы неплохая. – Командир группы, сто лет уже как подполковник Сергей Волков, позывной «Бегемот», окинул критическим взглядом выбранное и оборудованное для Питона укрытие. – Минут сорок продержишься.

– Час продержусь, командир.

– Хорошо бы. Боеприпасов у тебя не так уж и много, так что трать с умом.

– Ум мне вроде бы не прострелили, буду соображать.

– Ладно, я постараюсь что-нибудь придумать.

– Уж постарайся, а то мне родина-мать за два месяца зарплату задержала. Жаба давит...

– Значит, будет стимул выжить. Впрочем, потом дошутим. Чувствуешь себя как?

– Нормально, меня же перевязали, укол сделали, таблеток дали. Теперь меня на час точно хватит, а то и поболее.

– Тогда удачи.

– Удачи, командир.

– Удачи, Питон.

– Удачи.

Группа попрощалась с Питоном и ушла, а он остался. Произвел ревизию имеющегося оружия – негусто: два трофейных «калаша», восемь магазинов к ним, пяток гранат, и вот она, родная и штатная вээсэска «Винторез». Питон был в группе снайпером, и супостата ожидал еще тот сюрприз...

Кое-как передвигаясь ползком, он разместил весь свой небогатый арсенал так, чтобы при смене позиции удобнее было дотянуться до всего стреляющего.

Еще раз осмотрел местность. Внизу, метрах в семидесяти от него, три тропинки сходились в одну, ведущую прямо к его позиции. Пути в обход не было. Положив одну из гранат в нагрудный карман, приник к прицелу родной снайперки. И стал ждать гостей.

Вдруг очень захотелось курить. Но было уже поздно. На курение, да и на всю прочую личную жизнь времени оставалось слишком мало.

О чем думал он, Коля Седых, готовясь к своему последнему бою? Прощался с родными и близкими?

Искренне жалел, что не стал менеджером отдела продаж? Клялся в любви к отчизне? Повторял имя любимой? Исполнял государственный гимн, в конце концов? Ни хрена подобного: деловито, как учили, просчитывал варианты предстоящей сшибки, с тем чтобы она продлилась час, а лучше – полтора.

Кстати, а почему люди вообще идут в спецназ, особенно сейчас, в светлую эру развития капитализма, демократии и гламура? Куда комфортнее было бы тому же Питону в час тридцать пополудни не валяться с перебитыми конечностями в пыли среди камней в ожидании смерти от рук каких-то ублюдков, а не торопясь поедать свой бизнес-ланч в, скажем так, траттории, обмениваясь мнениями с себе подобными о видах на квартальную премию или о чем другом, не менее приятном. Или, скажем, с энтузиазмом втюхивать клиенту какой-нибудь ему на хрен ненужный товар. Или, если уж так приперло и выдалась свободная от трудов праведных минутка, поиграть в компьютерную стрелялку, моча врагов налево и направо и погибая самому, виртуально, заметьте.

Может, он был психом или вообще каким-то извращенцем? Нет, нет и еще раз нет.

Коля Седых, паренек из российской глубинки, менее всего походил на накачанных персонажей с квадратными челюстями из бесконечных телесериалов о спецуре. Среднего роста и телосложения, с неприметным лицом. Таких в России двенадцать на дюжину.

Тогда какого же черта?

А такого. Он долго искал себя. Учился в Нахимовском (отсюда и прозвище: нахимовцев в войсках зовут питонами, в отличие от суворовцев, тех именуют кадетами), оттуда ушел в цирковое училище, потом – армия. Много сейчас говорят об армии хорошего и разного и далеко не всегда при этом врут. Но есть просто армия с ее идиотской дедовщиной, равнодушными офицерами, бессмысленной муштрой, строительством дач для обожаемых начальников и прочими прелестями, недостойными нормального человека. А есть спецназ! И не все из него уходят, отслужив срочную. Остался и он. Почему? Долго объяснять. Если вкратце, то в спецуре Коля встретил таких же парней, как и он сам, – уверенных в себе, надежных, верно, без лишних соплей любящих Россию. И он не захотел покидать эту компанию.

Сейчас ведь все патриоты, куда ни плюнь. Только одно дело – орать «Ра-аси-ия!» под пивко с водочкой или нападать вдесятером на одного ни в чем не повинного брюнета с недостаточной курносостью, а другое – без лишнего дешевого пафоса за эту самую Россию сражаться, а при случае – погибать.

Впрочем, как сказано у классика отечественного кинематографа, звиняйте, любезная Катерина Матвеевна, об этом как-нибудь позже...

Метрах в ста пятидесяти от Питона зашевелились кусты, и через некоторое время на тропинке показались два красавца-моджахеда с «калашами» наизготовку. Он взял ближнего к себе на прицел. Сухо щелкнул выстрел. Воин джихада с дыркой во лбу сухим листом опал на землю. Второй рыбкой нырнул в кусты. Пуля достала его в полете. С почином вас, товарищ старший лейтенант, и дай вам бог удачи.

И он дал ее, удачу. Почти на полтора часа. За это время Питон уложил девятерых. Это были хорошие новости.

По его подсчетам, у противника оставалось еще около двадцати бойцов, и отступать они не собирались. Кроме того, его еще раз подранили, не очень сильно, но левая рука вышла из строя. Это были плохие новости.

Ко всему прочему, у него закончились патроны, осталась только последняя граната «про запас». Вот это было совсем хреново.

С той стороны это как почувствовали. Из кустов понеслись крики общего содержания «Русский, сдавайся!». Он не стал рвать на себе тельняшку и орать в ответ: «Русские не сдаются!» Сдаются, еще как сдаются. Перебросил через камни ставшие бесполезными «калаши» и снайперку. Сдаюсь, подходите, ребята, берите меня за рубль двадцать!